***
Прошло пять дней со дня смерти Вивианы Кастаньяр.
Большинство жителей Мендозы покинули Альмагро сразу после мессы четыре дня назад. За исключением Эскаланте.
Мигель Эскаланте не покидал склеп семьи Кастаньяр.
И теперь Карселю Эскаланте приходится присматривать за младшим братом, который, похоже, совсем не в своем уме.
Тело умершей сеньориты уже положили в гроб, но гроб не удалось закрыть и рядом находились даже посторонние, что стало конфузом даже для семьи графа Кастаньяр. Но что они могут сказать благородному сыну Эскаланте?
Более того, всего несколько дней назад граф и графиня потеряли дочь. Они были погружены в слезные молитвы день и ночь.
Карсель неоднократно просил семью Кастаньяр применить силу, чтобы выгнать Мигеля, но граф отказывался, заявляя, что не может так жестоко обращаться с любимым женихом своей умершей дочери.
— Мы итак не разрешали им встречаться, даже когда она была жива. Разве мы не должны позволить им встретиться хотя бы после смерти?
— Я знаю, что люди со стороны плохо судачат об этом. Многие обеспокоены тем, что склеп не закрывают. Десятки рыцарей Кастаньяр день и ночь стоят на страже перед открытыми воротами, что также разжигает волнения в Альмагро.
— Это их первоначальный долг.
— Мне неудобно, потому что все это только из-за Мигеля.
— То, что благородные сыновья Эскаланте находятся у Кастаньяр — уже мечта.
— … Вы наверняка видели его состояние. Мне немного жаль говорить это отцу, только что потерявший ребенка, но ему нужен отдых. Так же, как и вам. Кроме того, ему необходимо лечение.
— Мы не сошли с ума. Нам просто нужно больше времени, чтобы оплакать ее, сеньор Эскаланте.
Граф Кастаньяр провел уверенную границу. Однако Карсель вздохнул.
Граф продолжал говорить, глядя на портрет Вивианы на стене.
— Все скорбят по разному. Требуемое время также разное.
— Дело не в том, что я этого не знаю. Однако вы должны знать, что меня уже ищут вассалы семьи Кастаньяр, потому что они больше не могут этого терпеть, граф.
— Похоже, они снова наговорили всякого.
— Соглашение о браке уже расторгнуто. Они просили меня дать понять, что человек, которого уже нельзя назвать родственником, находится в месте, лишняя задержка в котором идеально станет причиной для начала войны. Поскольку приказа от графа нет, они просили вытащить моего брата своими руками.
— Как бы его ни называли, Мигелю предстояло стать моим зятем. Он уйдет, когда захочет…
Он долго смотрел на улыбающееся лицо дочери.
— Когда Виви было семнадцать… Мы нарисовали это в прошлом году, когда Мигель приехал в Альмагро перед отъездом в военную академию. Мы договорились, что они пожениться в девятнадцать лет и пригласили художника отметить это событие. Даже после этого им обоим было очень сложно усидеть на одном месте… — улыбка расползлась по губам графа, как отражение улыбки с портрета. — В комнате слева сидела Виви, а справа — Мигель, и каждый из них смотрел на своего художника, но не могли усидеть на месте. Они не могли сидеть, не сказав друг другу хоть какую-то ерунду. Уже достигли совершеннолетия, но вели себя как десятилетние. Художники не могли сделать свою работу. Не знаю, сколько раз моя жена успокаивала их и злилась на них…
—….
— Этот детский взгляд так шел ему.
Карсель посмотрел на портрет Мигеля, который кто-то снял со стены спальни Вивианы. Портреты, сделанные в качестве подарка. Планировалось повесить в их новом особняке.
— Не могу поверить, что это я все испортил.
— … Это неожиданная беда. Никто не виноват.
— Я виноват. Я……
Граф отвернулся от дочери.
— За три дня до смерти Виви, она плакала и просила жену. Просила позвать Мигеля хотя бы один раз.
—….
— Она не поднимала шума, как это было в первый раз, когда Мигель приехал в гости. Прошло много времени с тех пор, как она отказалась от встречи с Мигелем… Возможно, она предчувствовала собственную смерть… Что возможно, у нее больше нет времени.
—….
— Но мы, родители не могли подумать ничего подобного. Думали… Не может быть, чтобы у Виви не было больше времени. Что нет причин видеть Мигеля в последний раз … Я думал, ей станет лучше… Я виноват…
— Это не так.
— … Всякий раз, когда жена упоминала, что иначе семья Эскаланте разорвет помолвку, она всегда молчала. Так было и тогда. Но думаю, что причина, по которой она молчала, была, вероятно, не ради ее брака, а ради нас…
—….
— Она не хотела, чтобы родители знали о конце, который сама предсказала, хотя бы на несколько дней…
Граф, который обычно выглядит так, будто ни капли крови не вышло бы, даже если его уколоть иглой, грубо вытер лицо, которое быстро намокло.
— Я поверил словам врача, что она сможет пережить это. Я должен был послушать Виви.
—….
— Даже если бы помолвку расторгли, если бы они хоть раз встретились… Сэр Эскаланте.
— Да.
— Это то, в чем я виноват. Моя больная дочь так хотела увидеть своего жениха, но не смогла.
Карсель не мог просить большего и вышел из комнаты Вивианы. Несколько часов спустя граф Кастаньяр даже заявил: “Мы совершили серьезное нарушение контракта с нашим союзником Эскаланте, скрывая тяжелое состояние Вивианы”, как бы приказывая своим вассалам заткнуться. Это изменение совершенно не помогло Карселю, которому надо было как можно скорее вернуться в Мендозу вместе с Мигелем.
Поэтому единственным человеком, который мог сейчас заставить Мигеля, был Карсель. Но даже Карсель не имел прав входить в склеп Кастаньяр, откуда Мигель не выходил вот уже несколько дней.
Карсель не мог послать рядовых Эскаланте в замок другой семьи, тем более в подземный склеп, где покоились их предки.
Он не смог вытащить Мигеля самостоятельно. Карсель уже пытался оттащить Мигеля, но Мигель проявил чрезмерную агрессию. Может, ему надо бы избить и вытащить любой ценой.
Но стоит ли таким образом оскорблять кладбище, где покоятся многие предки Кастаньяр? Как насчет самой Вивианы?
— … Он однажды упадет в обморок либо от гноя в желудке, либо от недостатка сна.
Так что это было просто утомительное ожидание. Карсель прижался губами к виску Инес, которая смотрела на него с беспокойством, и покинул постель.
Прошла еще одна ночь, и настал шестой день. Мигелю назначили двух рыцарей семьи Эскаланте. Подобно морякам, которые по очереди дежурят на корабле после боя, они по очереди охраняли Мигеля.
Первые два дня Карсель день и ночь сам наблюдал за Мигелем, но его охватило беспокойство, поскольку время от времени он начал чувствовать неизбежную сонливость. А Мигель даже не спал до третьей ночи.
Учитывая агрессию, которую он видел во время нескольких своих попыток утащить Мигеля, нетрудно было предполагать худшее.
В святилище, где хранится все наследие Кастаньяр, он не мог вызвать несчастный случай… Руки и ноги Мигеля уже были в беспорядке из-за ран, которые он получил при сопротивлении. Брат не позволял прикоснуться к нему, хотя бы полечить его. Даже после того, как он начинал прислоняться головой к стене и на мгновение закрывать глаза, сразу открывал глаза и пристально смотрел.
Никто не удивится, если сказать, что он умрет так.
— Не мори его голодом.
— Он сам выбрал умереть от голода.
Каждый раз, когда Карсель видел, как графиня Кастаньяр с предельной искренностью подает ему еду, он удивлялся. По крайней мере, поскольку она мать Вивианы, Мигель притворялся, что прикасается к еде. Когда она просит его переодеться или умыться, он едва кивает головой. Он даже мылся несколько раз, потому что не хотел выглядеть грязным перед своей невестой. Однако, когда графиня попросила его уйти, он покачал головой, держал рот на замке и с тех пор обращался с ней как с невидимкой.
Графиня, которая приходила каждый день, несмотря на то, что ее игнорировали, была поистине потрясающей. Поскольку это было место, куда никто, кроме семьи Кастаньяр и минимального количества рыцарей, не мог приходить, она не могла взять с собой даже горничную, а еду приносила своими нежными руками. Потому что она знала, что Мигель не может отказаться от того, что она лично принесла.
Какое сердце нужно иметь, чтобы каждый день приходить на могилу, где ее дочь лежит мертвой, и заботиться о женихе дочери, который обезумел больше, чем ее родители?
— Наверное, сложно его кормить насильно? Он ведь даже не дает к нему прикоснуться.
— Твоего мужа уже несколько раз избили.
Карсель надел рубашку и попытался пошутить. Но выражение его лица совсем не казалось веселым. Инес с искренней жалостью похлопала его по плечу и прошла мимо.
Пока она шла, он следовал за ней, пока она снимала пеньюар и надевала нижнее платье. Инес с все еще растерянным выражением лица, ожидая его, спросила:
— Но Карсель, как долго Мигель сможет так не спать?
— … Я не знаю, как долго мы сможем оставаться в таком состоянии.
Их глаза встретились в зеркале. Карсель обнял ее за талию и уткнулся лицом в плечо Инес.
— Я не знаю, что бы я делал без тебя.
— Я тебе ничем не могу помочь.
— Ты — моя единственная помощь, Инес.
Она молча подняла руку и погладила его по голове.
— Мой единственный щит.
Изабелла изначально хотела уехать вместе с ней. На самом деле дело не в том, что она не могла уйти, а в том, что он ее не отпускал. Хотя знал, как сложно ей будет здесь оставаться. Он был готов положиться на ее слова, что она останется с ним.
Хоть и Мигель такой, он также Iфри_dom боялся, что его любовь пострадает. Однако Карсель настолько переживал за Инес, что даже не чувствовал себя виноватым.
Он не мог заставить себя отправить ее в Мендозу, где нет его. Где есть наследный принц. Где у нее были только ужасные воспоминания…
— Буквально щит.
Он увидел, как она слегка улыбается с оттенком гордости. Хотя он не собирался полагаться на нее как на щит, было жаль, что так получилось. Было немного трогательно видеть, что Инес рада этому.
Он прижался губами к ее щеке.
— Моя единственная опора.
— Хорошо. Скажи еще.
— Моя единственная радость.
— Полагаю, что так.
— Моя богиня.
— Это немного хлопотно.
Инес указала подбородком на лежавшую рядом Библию и перекрестила тыльную сторону его ладони. Карсель беспомощно рассмеялся:
— Ты единственный человек, который молится о прощении от моего имени.
— Это даже не стоит никаких денег.
— А, у тебя и денег много. Моя жена очень богата.
— Сколько бы это ни стоило, я буду молиться за тебя. Сколько угодно.
Она подняла его большую руку, обнимавшую ее за талию, и поцеловала ее, а затем какое-то время читала утреннюю молитву. Целуя тыльную сторону его руки, как он когда-то сделал это с ней.
— Ладно, благословение закончилось. Если тебе больше нечем льстить, сходи к Мигелю.
— Ты — моя единственная, Инес.
Он сказал это искренне со зрительным контактом, будто признавался в любви, и ушел. Инес охладила покрасневшие уши и с растерянным выражением лица взяла в руки Библию. Пришло время стать щитом.